Школа для толстушек - Страница 102

102

Больше всего на свете Ире хотелось оказаться дома, принять теплую ванну. Но массы подхватили ее и понесли. Массы не желали расставаться. Им хотелось гулять, выйти из поста ударным приемом пищи, залить его вином и воспоминаниями о своих доблестях.

Ирина слушала их и думала, что ее короткий период лидерства, который иначе как припадком не назовешь, все-таки многому ее научил. Например, тому, что лидер всегда, вольно или невольно, предает своих соратников. Она не пересказывала в деталях состоявшийся днем разговор в кабинете директора. Ограничилась сообщением, что приказ подписан. Народ ликовал, а победа их, возможно, была пиррова.

Кроме директора, в кабинете находился варяг. Он же мопс. Директор помалкивал – радовался, что с неудавшимся кандидатом удалось сохранить хорошие отношения. Мопс разразился длинной речью, произнесенной чуть ленивым и подчеркнуто доброжелательным тоном. Если убрать из первой части монолога мопса-варяга словесные реверансы, то в сухом остатке оставались его благородство и нежелание становиться яблоком раздора. На самом деле в данный момент ему невыгодна склока. Она путала карты в раскладе, известном только ему одному. Сложись иная ситуация, появись выгода, он бы сам раздул костер. Ну, не испугался же он сопляков из лаборатории Выхиной?

Во второй части своей речи он упомянул вчерашнее выступление Ирины, предварительно рассыпавшись в комплиментах и отметив ее выдающийся вклад в науку. Осторожно перешел к сути.

– Вы позволили себе, скажем так, непарламентские выражения. Поверьте, я высоко ценю вашу искренность, даже смелость, если хотите. Но позвольте мне продолжить вашу мысль, довести до логической точки. Не обессудьте, но без вульгарного термина, правда в свой адрес, не обойтись. Итак, я дерьмо. Не возражайте! Я согласен с определением. Кстати, оно мне больше нравится, чем мопс. Милейшая Ирина Данииловна, а где, как не в хорошо унавоженном парнике, растут наилучшие, наиредчайшие растения? И разве не таким парником должна быть в идеале научная среда?

«Боже, какой страшный человек! – думала Ирина. – Как он умеет передергивать слова, подменять понятия и манипулировать образными сравнениями – самым доказательным оружием человеческой речи. Вот уж действительно, как говорит Ксюша, из дерьма слепит конфетку».

– Нас с вами, – продолжал мопс, – рассудит время и история. Как знать, возможно, ваш преемник окажется талантливее вас и в чистой науке, и в ее организации. Хотя сомнительно. Будем наблюдать, будем с интересом наблюдать!

Это была угроза, даже плохо замаскированная. Он будет наблюдать! Ущемленное честолюбие заставит его перекрыть кислород лаборатории. Исследователь без материалов для исследования, экспериментатор без экспериментов равняется нулю. С мопсом лаборатория превратилась бы в болото, отстойник. Без мопса она станет выжженной пустыней.

Почему Ирина не рассказала все коллегам? Не хотела портить праздник? Да! Не желала будить воинственный пыл? Верно! Он им еще пригодится. Но главное, что она сама, так называемый лидер, была бессильна. Из американского Денвера она не могла влиять на положение дел в лаборатории. В этом директор совершенно прав. Принять участие в личной судьбе сотрудников? Рекомендовать публикацию в журнале или контракт за границей – возможно. Но для рекомендаций нужны зримые достижения. Работа, а не болтовня за пустыми столами. Замкнутый круг.

– Почему ты грустишь? – тихо спросил Никита.

– Немного устала, – почти не соврала Ирина.

– А я вызвал сюда Димку, своего приятеля-журналиста. Скоро приедет.

Ира кивнула и посмотрела на своего преемника, нового руководителя лаборатории. Отличный ученый и, к сожалению, мягкий, глубоко порядочный человек. Не боец! Жаль, что Юсупов еще молод. Вот из кого бы вышел отличный руководитель. Конечно, Никита коварный обольститель, волокита и жуир, но обладает упорством, близким к нахальству, не трепещет перед авторитетами и, вроде Ксюши, в лепешку разобьется, если решает не собственные, а чужие проблемы. Из него получится лидер – голодовка это показала. Получится, если прежде его не съедят.

Прибыл журналист Дима, невысокий хрупкий молодой человек. Внешность у него была почти девичьей, а язык (статей и заметок), по словам Никиты, ядовитый. Дима работал в газете, которую остроумно и созвучно названию окрестили «Московским мозгомойцем». Ирина поставила перед Димой свою тарелку со свиным шашлыком и жареной картошкой. Она не притронулась к высококалорийному блюду, а Дима уминал за обе щеки. Ирина осторожно спросила, не станет ли он писать об инциденте в их институте.

– Информационный повод равен нулю, – ответил жующий Дима, – теперь в каждом ЖЭКе если не голодовка, то забастовка.

Ирина облегченно перевела дух, увидела входящую в зал Ксюшу, поднялась навстречу.

Познакомившись с Никитой и Димой, Ксюша невольно приглядывалась к объекту тайной любви подруги. Что говорила Ирина? Адонис, плейбой… Ксюша ожидала увидеть красавца вроде Костика или Олега. Ничего подобного! Долговязый лопоухий парень, с простоватым лицом, единственным украшением которого была несбритая шетина. Вот на ученого действительно не похож – в ухе серьга, из-под короткого рукава рубашки выглядывает часть какой-то татуировки на плече. Марк по сравнению с Никитой – как роскошный чистопородный мастиф (самая дорогая собака) рядом с русской борзой, у которой папа был залетным дворнягой. То есть каждый по-своему, особенно рефлексами, может быть хорош, по экстерьером специалиста не обдуришь!

– Ксюша, – говорила Ирина, – Дмитрий, тот самый журналист. Он любезно согласился написать о твоем фонде.

102